Изабелла Либерман – одна из немногих женщин-операторов в России, работающих в зоне СВО. По образованию журналист, в апреле этого года вместе со своим коллегой Дмитрием Григорьевым создала интернет-проект «Территория команчей» – сборник двадцатиминутных документальных фильмов, снятых на территории, которая охвачена боевыми действиями.

Это военная правда без цензуры. То, что обычно остается за кадром. Мы всегда работаем с большим риском и залезаем туда, куда залезать не надо – в серую зону. Там ты никогда не знаешь, где находится противник. Стараемся пройти вместе с бойцами их обычный путь. В нас не раз прилетали снаряды. Чем больше прилетает, тем страшнее ехать снова, но, как всегда говорит Дима, это наша работа. Так что продолжаем работать.

Что побеждает страх?

Эмпатия. Хочется этими видео обратить внимание на какие-то проблемы, помочь. Напрямую взаимодействуем с Госдумой, можем докладывать депутатам всю обстановку из окопов. Мало кто туда зайдет, а боец вряд ли докричится до власти – у него нет связи. На фестивале (кинофестиваль “Линия фронта”, проходил в Ростове-на-Дону с 3 по 6 декабря, – прим. ред. «ЮСН») показали наш фильм, куда попали кадры обстрела. Тогда почти вся группа погибла.

Все еще не понимаю: как можно идти на такой риск?

Просто психологический склад такой. Раньше я работала в медицинской пресс-службе, снимала операции. В работе такого типа нужно холодное восприятие. Это очень хорошо видно по нашим видео: нас обстреливают, нужно помочь раненому, а фразы звучат вот такие: «Возьми жгут. Дай ему воды». Четко мыслишь, четко действуешь. Когда мой товарищ погиб, мне прислали фото его горящего трупа. Написала нашему общему другу. Он отвечает: «Так, Белл, оплакивать будем потом, щас некогда». И вот тогда у меня щелкнула мысль: все, память будем сохранять, конечно, но сейчас не время для слез.

А как семья отнеслась к выбору такой профессии?

Мама меня полностью поддерживает. Но пока я не позаботилась о ней, не убедилась в том, что она полностью обеспечена, рисковать себе не позволяла. Вот это было ключевым моментом в вопросе: уехать или нет? Ну, а так – работа как работа. Просто есть острое ощущение ответственности: от нас зависят очень много людей. Со временем мы поняли, что бессмысленный риск ради сюжета не нужен. Ради репортажа я не готова погибнуть, ради спасения людей это уже имеет смысл. Когда таких больших проектов не было, мы рисковали только собой – было проще. В последнее время в горячие точки стараемся ездить только по веским поводам, таким, как эвакуация.

Обычно просьбы о помощи поступают от родственников людей, которые находятся в обстреливаемом городе.

Мы примерно знаем, на какой линии фронта какое подразделение находится. Звоним туда и спрашиваем, есть ли возможность эвакуации, договариваемся о дне. Потом либо проводим эвакуацию вместе с военными, либо они вывозят людей до определенной точки, а мы забираем их. Едем на военных машинах, у нас есть детекторы дронов. Идеально – когда есть машина с РЭБом (средство радиоэлектронной борьбы, – прим. ред. «ЮСН»). Эвакуируем людей в ПВР (пункт временного размещения). Конкретные населенные точки называть не имею права. Это секретная информация, стараемся ее не указывать – во благо людей, чтобы их потом не обстреляли. В Курской области отвозили людей непосредственно в Курск. Нам поступали просьбы от жителей, которые умоляли помочь их родным. Долгое время никто не знал, где противник – так же было в Белгородской области. Мы тогда ехали на обычной машине, не было ни РЭБа, ни даже детектора дронов, по-моему. Линию фронта не знали. Старались осторожно проскакивать, опираясь на свой военный опыт, и нам это удавалось.

Можно ли сказать, что люди едут в неизвестность?

Абсолютно. Однажды эвакуировалась семья с трехлетним ребенком. Приехали в Донецкую Народную Республику, там у них даже родственников нет. Моя подруга Настя Бартенева, волонтер, взяла все в свои руки. Всего за ночь ее подписчики прислали очень много средств. Настя собрала еду, необходимые предметы быта, купила пункт размещения. Когда у нас совсем нет средств в кошельке и времени на сборы, обращаемся к своим друзьям военным, тоже очень помогают.

Эвакуация – это жизнь с чистого листа.

Людям тяжело, конечно, преодолеть страх. Они боятся уезжать из своих родных домов. Мы очень долго их уговариваем, объясняем, что ситуация может быть опасна для жизни. Еще иногда не совсем понимают, что машина не может долгое время стоять на открытой территории, прыгать в нее надо очень быстро. Постоянно что-то забывают... Сборы очень затягиваются, а это может быть чревато гибелью. В Красногоровке (город на территории Донецкой Народной Республики – прим. ред. «ЮСН») – нам повезло, она уже стала подконтрольна ВС РФ – помогали одной женщине. Она не хотела оставлять своих кошек и собак – их было 20. Мы с волонтерами «Кошкиного дома» усыпили животных – на время! – чтобы они могли спокойно доехать до приюта, потом нашли им новых хозяев. Только тогда женщину получилось эвакуировать, хотя все это время она была в опасности. Рядом, через дом, лежало тело ее мужа, накрытое обычным одеялом. Настолько много дронов, что нет возможности даже захоронить человека. Очень жалко пожилых людей, многие из них месяцами находятся в пунктах временного размещения. У многих проблемы с выплатами за жилье, которое они потеряли. Есть те, кто вообще без родственников остался.

Тем не менее Изабелла уверена – все это не зря.

Уже многие проблемы удалось решить и до сих пор решаем каждый день. Пример: отец-одиночка на СВО, дочь воспитывает бабушка. Эту семью лишили дома из-за ветхого состояния, а другое жилье не дали. Обратились с этой ситуацией к Василине Кулиевой (депутат Государственной Думы).

– Общаетесь и с военными, получается? И как их настрой вообще в настоящее время?

Да нормальный. Все уже так привыкли за это время. И мы привыкли, у нас дома в Донецке такой уют, два кота... настолько обжились. Я сама из Новороссийска, Дима из Екатеринбурга. В Донецке мы с 2022 года – удобная локация. Просто живем, работаем, образ жизни как в сериале «Друзья». Мы все большая дружная команда. Очень повезло встретить моих друзей. И старших коллег – например, Сашу Рогаткина, Сережу Зенина – они научили меня всему».

Я заметила, что волонтеры часто отказываются называть себя волонтерами:

Даже не могу наш статус определить. Отнести себя к журналистам вроде не можем, к полноценным общественным деятелям тоже не можем. Многополярность какая-то сумасшедшая. Занимаемся своими задачами, узкий профиль. Монтируем тоже по-своему – клипово, динамично. Живем на своей волне, пока что нас никто не трогает и вроде все нормально. Надеюсь, потом все-таки уйдем в общественно полезную политическую деятельность.

– Что, по вашему мнению, самое главное в работе военкора?

Ну, про уникальность кричат все... На самом деле, в съемках самое главное – внимание. К чувствам, к деталям. Поэтому нам нужна специальная аппаратура, пока что снимаем все на телефон... Еще важно делать то, чего ты боишься. И фарт. Удача – это наше все, я верю в судьбу.